Последний поход

В свой последний поход атомная подводная лодка (АПЛ) К-278 «Комсомолец» вышла 28 февраля 1989 года с экипажем капитана I ранга Евгения Ванина. Их было 69 человек. И это первый самостоятельный поход экипажа, сформированного решением Главкомата ВМФ на три года позже, чем основной. А потому лишенного возможности вместе с ним участвовать в строительстве и испытаниях лодки. Экипажа, прибывшего на флот, когда основной уже выполнял программу опытной эксплуатации. Почему именно этот второй экипаж отправили в море на рядовое боевое патрулирование на борту уникальной субмарины? На Северном флоте ведь десятки лодок. А К-278 – гордость ВМФ СССР. Равной ей по боевым характеристикам не было и в составе флотов других морских держав мира. В том числе и США. Это был драгоценный корабль в полном смысле слова. Не только по стоимости, но и по оперативной, тактической ценности. Ее сверхпрочный титановый корпус позволял погружение на глубину, которой не достигала ни одна боевая лодка в мире – 1000 метров.

Существовала даже директива – «Комсомолец» идет в море по специальному плану с научными целями с первым экипажем. Так почему в море вышел экипаж Ванина? Этот вопрос остался без ответа даже во время следствия. Впрочем, изменить директиву мог только тот, кто ее подписал. Главком ВМФ.

Угождая московским начальникам, нацелившись на награду, командир флотилии Олег Ерофеев пошел на грубейшее нарушение всех правил и уставов. Приступив к подготовке корабля в поход, экипаж Ванина был вынужден превысить норму допустимого перерыва в плавании. Сначала перевалили шестимесячный рубеж, а затем и роковой восьмимесячный. Экипаж следовало бы немедленно вывести из состава кораблей постоянной боевой готовности. И начать его боевую подготовку «с нуля». Об этом командование флота и флотилии знали. Но, нарушая требования руководящих документов ВМФ, нарушая закон, вытолкнули в море экипаж Ванина. Лодка вышла с неисправным газоанализатором в 7-ом отсеке (не работал он уже год, кислород в отсек подавали на глазок). И об этом тоже знали адмиралы, что выяснилось во время контрольного выхода «Комсомольца» в море.

Роковую роль в катастрофе сыграл контр-адмирал Олег Ерофеев. Страшную. На Северный флот он попал из Академии Генштаба, до того служил на Тихоокеанском, оснащенным лодками других проектов. На севере Олег Ерофеев служил еще младшим офицером, но за прошедшие 15 лет Северный флот изменился кардинально. Сверхсовременных лодок своей флотилии Ерофеев не знал. Зато ему было не привыкать, нарушая устав и правила, – каждая строчка которых оплачена кровью погибших, – выпихивать в море плохо обученный экипаж на технически неисправной субмарине. По такому же сценарию он уже отправил в море АПЛ К-429. В июне 1983-го на Тихоокеанском флоте. Ему тогда приспичило устроить внеплановые торпедные стрельбы. При аварии этой лодки погибло 16 человек. Двенадцать часов она лежала на дне бухты Сараннная с ядерным оружием на борту, и никто – ни Ерофеев, ни дежурный по Тихоокеанскому флоту тогда не спохватились, не подняли тревогу. Адмирал Владимир Чернавин, который был в то время заместителем главкома, прикрыл Ерофеева. Бравый контр-адмирал отделался строгим выговором.

«Не могу молчать!»

Мичман Геращенко служил на К-278 старшиной команды штурманских электриков, дневал и ночевал в гиропосту, свое дело знал как никто другой. Вот его рассказ о том последнем походе:

– Подготовлены к походу мы были так, что нас не имели права даже за боновые ограждения выпустить. Техника на лодке сложнейшая. Для такой нужно подбирать особо подготовленных людей. А в поход пошли и совсем неподготовленные. Одного – Подгорного, даже переодеть не успели, так в зеленой форме и в море вышел. Мне в моей команде положиться было не на кого. И так – во всех боевых частях. Но разве такая команда боеспособна? На экзамене по борьбе за живучесть многие получили двойки.

Из досье «Посева»: После аварии правительственная комиссия выяснила, что за пять лет эксплуатации К-278 ВМФ так и не разработал основной документ по борьбе за живучесть. Без этого документа экипаж был просто не в состоянии проводить учения. Без него нельзя принимать зачет по отработке задач борьбы за живучесть корабля, а саму подводную лодку нельзя выпускать в море. Но командование и на это правило наплевало. Фактически экипаж Ванина оказался заложником преступной системы подготовки.

Рассказывает Геращенко:

– Что газоанализатор на кислород в 7-ом отсеке не работает, начхим I экипажа, оказывается, предупредил нашего начхима Грегулева. Я об этом узнал только во время расследования. А именно в этом отсеке у старшего матроса Бухникашвили был точильный станок – Нодари в мае на «дембель» собирался и у меня в гиропосту просил материалы, чтобы всякие «дембельские» штучки вытачивать. А ведь при повышенном кислороде – любая искра – и вспышка! Когда начался пожар, экипаж к тушению был не готов. Фактически настоящей борьбы за живучесть не было. Вместо этого была паника, беготня. А пожар распространялся по лодке. Горели седьмой отсек и шестой. Пронеслась вспышка в пятом, обожгла ребят. В гиропосту все было в дыму. Я натянул маску ШДА (шланговый дыхательный аппарат, подключенный в стационарную дыхательную систему). Не знал, что в систему уже проникли токсичные газы. Перед глазами поплыли коричневые пятна, стал терять сознание. Хорошо мой мичман с меня маску сорвал и вытащил на верхнюю палубу. Сорок пять минут я лежал там, пока отдышался. При мне вынесли на палубу матроса Володю Кулапина и мичмана Сережу Бондаря. Обоих со смертельным отравлением угарным газом. Я снова спустился в гиропост и был там до самого конца. Никак не мог понять, почему не дают SOS. Все ждали чего-то. Надеялись. На чудо. Командование было просто деморализовано.

Команды надеть гидрокомбинезоны, теплое белье, спасжилеты не было. И когда скомандовали готовиться к эвакуации, я решил, что спасатели подошли. Когда же выбрались наверх, оказалось, что никакого судна нет. Лодку качало, корма быстро уходила в воду. Шторм был 4 балла. Первый плот вытащили через верхний разъем контейнера. Командовал этим капитан I ранга Коляда. Плот лежал на палубе, в него забралось человек шесть или восемь. На моих глазах волна ударила плот так, что смыла за борт. Все разлетелись в воду. Я подбежал ко второму плоту, его еще надо было достать из контейнера. Контейнер перед этим отвалить на 90 градусов. Потом отвернуть нижние кремальеры, чтобы корпус капсулы автоматически открылся и надулся плот. Но этого никто не знал! Я кричал – мужики, мать вашу так, кто знает, как это делается? Мы вытаскивали плот весом в 90 кило через верхний лючок, я там все ногти оставил. Нас же никто ни разу не тренировал. Ни разу!

И тут лодка, задрав нос, стала уходить на дно. Мы бросились в воду, и поплыли от нее, чтобы не попасть в воронку. Мне штурман Смирнов закричал: «Вася, отплывай!». Его на моих глазах ударило носовым рулем лодки по голове, и он ушел под воду. Когда я подплыл к плоту, он плавал вверх дном и был полузатоплен. И на этом днище сидели те, кто смог туда взобраться. Я увидел, что из-под плота торчат чьи-то ноги. Нырнул, выпутал тонущего из лееров, вытолкал на плот – мужики, спасите. Это был прапорщик Подгорный. Мне помогли взобраться на плот. А многие плавали рядом, держались за наши руки, за леера. Нас то и дело накрывала волна. Люди умирали от переохлаждения, на моих глазах уходили на тот свет. И я для себя решил – никогда этого командованию не прощу. Они, мертвые, уже не могут ничего сказать. Мы – оставшиеся, выжили чудом. Но кто-то же должен рассказать, как мы погибали, почему. Когда начинаешь об этом говорить, наживаешь себе врагов. «Молчать, мичман!» Я не хочу молчать, не могу. Это – страшная трагедия не только нашего «совдепа», но и людей, служащих сейчас на лодках.

То, что происходит вокруг «Комсомольца», страшно. Мое личное дело сначала украли, и я не мог ни перевестись, ни уволиться. Потом оказалось, что в нем нет записи, что я был на К-278. Сделано это было для того, чтобы дать понять – не высовывайся, говори так, как мы тебе скажем. Два раза грабили квартиру, искали дневники, разбивали машину.

Ложь, обрекающая на смерть

Аварийная лодка всплыла в 980 километрах от советских берегов. Почти шесть часов К-278 находилась в надводном положении. Шесть часов продолжался пожар. Лодка все больше и больше погружалась кормой в воду. Через прогоревшие сальники в прочный корпус стала поступать вода. Об этом знал капитан I ранга Ванин, знал старший на борту, заместитель командира дивизии капитан I ранга Борис Коляда. У «Комсомольца» была связь со штабом флота, с самолетом «Ил-38». Тот с 14 часов 40 минут кружил над тонущей лодкой и его экипаж видел, как нарастал дифферент на корму. Почему за это время Ванин и Коляда не отдали приказ приготовить и спустить на воду спасательную лодку, которая была в первом отсеке? Почему не приказали надеть теплое белье, гидрокомбинезоны, спасжилеты?

Уже после полчаса после начала пожара по приказу Ванина почти весь экипаж находился на верхней палубе, чтобы отдышаться. Все они были исключены из борьбы за живучесть. А тем временем внизу, в задымленных отсеках немногочисленные спасательные партии пытались справиться с пожаром. После того, как отцы-командиры совершили очередную ошибку и продули две цистерны главного балласта одного борта, подводная лодка получила мощную встряску, и резко осела на корму. Даже кормовой стабилизатор скрылся под водой. В это время Ванин поднялся наверх и своими глазами мог оценить ситуацию. И он должен был заметить, что все члены команды, собравшиеся на верхней палубе, грубо нарушив инструкции, не взяли с собой индивидуальных средств спасения. Он обязан был дать команду их приготовить.

Ведь Ванин и Коляда знали то, о чем не догадывалось большинство на борту гибнущей подлодки. Что атомный крейсер «Киров», спасательное судно «Карабах», идущие на помощь, подойдут очень не скоро. Ближайшее к месту катастрофы судно – тихоходная плавбаза «Алексей Хлобыстов» – к тонущей лодке подоспеет не раньше 18 часов. Что эвакуироваться придется в ледяную воду. И держаться в ней нужно будет больше часа. Именно в этот роковой момент – в 16 часов 42 минуты – Ванин отдал приказ: «Приготовиться к эвакуации. Исполнителям сдать секретную литературу. Приготовить секретную литературу к эвакуации». Об индивидуальных средствах спасения – ни слова. А еще через 8 минут он бодро отрапортовал в ответ на запрос штаба флота: «Обстановка в 5 отсеке нормальная, газогенераторы не использовались, борьба за живучесть продолжается». По его команде весь личный состав, имевший дело с секретной литературой, разбежался по отсекам. В системе ценностей, которыми тогда жила страна и ВМФ, цена человеческой жизни была ноль целых ноль десятых. А бумажка с грифом – была все!

Одни успели вытащить ящики с секретной литературой, другие так и не смогли с ними выбраться и бросили в отсеках. На трапах было столпотворение. Наверх выскочили, кто в чем был. Там, на скользкой накренившейся палубе их сбивали с ног волны. Температура морской воды была плюс три. У некоторых началась истерика. Молодые матросы кричали: «Помогите, не умею плавать!». Капитан-лейтенант Юрий Парамонов видел, как один такой матрос ухватил лейтенанта за шею. Так и ушли в воду вместе.

Это, «товарищи» адмиралы, вравшие потом на всю страну о великолепной выучке экипажа, – в какой реестр занести, кому счет предъявлять?

Лодка уходила на дно, и ее командир вместе с мичманом Виктором Слюсаренко, капитаном III ранга Вячеславом Юдиным, мичманами Александром Краснобаевым и Сергеем Черниковым пытались спастись во всплывающей камере (ВСК). Она предназначена для спасения экипажа, когда лодка находится на грунте. Командир «Комсомольца» услышал от Юдина, что у работающего дизель-генератора на боевом посту в тонущей лодке остался капитан-лейтенант Анатолий Испенков. Возле грохочущей машины он просто не мог услышать приказа об эвакуации. Когда лодка уже стремительно шла ко дну, Испенков стал стучаться в нижний люк ВСК. Но было поздно, вскоре раздались удары – это разрушались давлением воды переборки. Все, оказавшиеся в ВСК, плохо знали ее устройство, хотя обязаны были знать назубок. Спастись, да и то по чистой случайности, удалось только мичману Слюсаренко.

Вблизи лодки утонули старший мичман Михаил Еленик, старшина 2 статьи Сергей Головченко, старший матрос Стасис Шинкунас, матросы Валерий Суханов, Сергей Краснов, Андрей Михалев. Мичман Сергей Замогильный из-за ожогов и отравления угарным газом не смог, когда лодка ушла на дно, выбраться из ограждения выдвижных устройств. Не смог доплыть до плотика лейтенант Вадим Зимин.

Единственным, успевшим надеть спасательный жилет, был мичман Юрий Капуста. Он оказался в стороне от полузатопленного плота. К нему подплыли капитан-лейтенант Александр Верезгов, а потом мичман Сергей Нахалов. Юрий снял жилет, и они держались за него втроем. Вскоре от переохлаждения погиб Нахалов, потом Капуста. Лишь один Верезгов из последних сил продолжал держаться за жилет.

На днище полузатопленного плота и возле него оказалось 47 мокрых, измученных моряков. Тех, кто замерзал, смывали волны. Метрах в пятидесяти был второй плот. С самолетов сбрасывали спасательные контейнеры. Но вплавь к ним было не добраться. А спасательная лодка ЛАС-5 ушла на дно вместе с «Комсомольцем».

О ней просто никто не вспомнил.

Упокой, Господи, их невинные души!

26 человек замерзло в ледяной воде Норвежского моря. Только в 18.29 к месту катастрофы подошел «Алексей Хлобыстов». Увидев его, уцелевшие, из тех, что были в сознании, запели «Варяга». К этому времени в живых осталось только 30 подводников. На следующий день 8 апреля в 13.15 подоспел крейсер «Киров».

Через несколько лет после гибели «Комсомольца» на пресс-конференции мать одного из погибших, обращаясь к журналистам, сказала:

– Помните, что каждое ваше неосторожное слово о погибших больно ранит нас – оставшихся жить и лить слезы.

Я понимаю, что приношу боль родным и близким погибших, и прошу – если можете, простите. Никогда бы не посмел тревожить их память. Если бы не мысль – не напишу, и трагедия опять повторится. Только в еще более ужасной форме.

Бессильные спасатели

Вдумайтесь только: к месту аварии уникальной лодки, к району, где страшной, мучительной смертью погибал ее экипаж, первыми подоспели рыбаки тихоходной плавбазы! Но даже она могла успеть к тонущему «Комсомольцу» до его погружения. И большинство подводников были бы спасены. Ведь рыбаки находились в 50 милях от горящей лодки. Слишком поздно сообщил оперативный дежурный флота об аварии К-278 в объединение «Севрыба». И это промедление – на час с лишним – на совести бывшего командующего Северным флотом Феликса Громова. Не оказалось у ВМФ ни гидросамолетов, способных приводниться при таких волнах. Ни катера, который можно было сбросить с самолета в районе бедствия. Ну, не можете спасти сами – обратились бы к Норвегии. Ведь в 1988 году СССР и Норвегия подписали межправительственное соглашение о помощи гражданам обеих стран, терпящим бедствие на море. По этой договоренности, в норвежском городе Буде и в Мурманске были созданы специальные штабы. Но штаб в Буде узнал о случившемся лишь через 6 часов 50 минут после гибели лодки. И не от советской стороны, а из средств массовой информации.

Если бы командиры «Комсомольца» или командование флота решились дать SOS, когда лодка поднялась на поверхность, норвежские спасатели смогли бы прибыть в район аварии за 5 часов до прихода «Алексея Хлобыстова». У них в Буде были тяжелые вертолеты «Си Кинг», а южнее острова Медвежий находился корабль береговой охраны. И норвежцы, понимая, что лодка «сверхсекретная», подождали бы, пока она затонет, и тут же подняли бы подводников на борт вертолетов и корабля.

«Мне советовали повеситься»

Заместитель главного конструктора АПЛ «Комсомолец» Дмитрий Романов:

– Я входил в состав рабочей группы правительственной комиссии, которую возглавлял секретарь ЦК КПСС Олег Бакланов. На самолете главнокомандующего ВМФ Владимира Чернавина нас перебросили в Североморск. В комиссию входили представители ВМФ и Минсудпрома. Мы с ответственным сдатчиком Владимиром Чувакиным и сдаточным механиком Эдуардом Леоновым представляли в рабочей группе судостроительную промышленность. Уже на аэродроме командующий флотом доложил Главкому Владимиру Чернавину – пожар возник из-за того, что лопнула труба с маслом, и оно пролилось на контакты. А ведь оставшихся в живых членов экипажа никто не опрашивал! Они еще на борту «Кирова» были. Уже тогда прослеживалось – Северный флот намерен обвинить в катастрофе промышленность или конструкторов.

10 апреля комиссия приступила к опросу оставшихся в живых членов экипажа. Но еще до них выступили командир флотилии Ерофеев и командир дивизии Шкирятов. Они и заявили правительственной комиссии – корабль был черт-те какой, с недоделками. В 7-ом отсеке установлены стальные насосы, а корпус-то – титановый. Вот насосы и скорродировали, ударила вода. На членов правительственной комиссии это рассуждение произвело впечатление. Но оно было ложью! Сидели Бакланов, зампредседателя Совмина Белоусов, министр обороны Язов. А нашу группу специалистов «режиссеры» специально посадили на галерке. И я не мог оттуда кричать, что Ерофеев и Шкирятов врут!

Как только заслушали несколько человек из команды, я понял – экипаж оказался плохо подготовлен к походу. Были допущены элементарные ошибки. Бросалось в глаза – со спасенными уже плотно поработали, отрепетировали все на борту «Кирова», пока тот шел на базу. Видно, наставляли – валите все на промышленность. И во время опроса в том битком набитом зале представители ВМФ не стеснялись их поправлять, подсказывая, как именно надо говорить.

А что началось во время работы правительственной комиссии! Меня, Леонова, Чувакина и начальника I-го главка Минсудпрома Солдатова засунули в секцию «Эксплуатация и борьба за живучесть». И мы должны были без всяких опросов уцелевших (нам сказали – их нельзя травмировать!) написать отчеты.

Нам тогда казалось, что раз председатель комиссии сам Бакланов, то разбирательство будет объективным. Мы же верили. В партию, в ЦК. Нас было четверо гражданских в этой секции, остальные – офицеры. Руководил секцией вице-адмирал Зайцев. Тот самый, который на флоте был начальником Главного управления по эксплуатации и ремонту. С первых же минут работы я понял – никакого объективного разбора в этой секции не будет и в помине. Нас крыли матом, адмиралы стучали кулаками по столу. Николай Перегудов из технического управления Северного флота дал мне совет: «Тебе, Романов, не вопросы задавать надо, а бежать в магазин, купить веревку и повеситься!».

Еще никто официально не сказал, отчего погибла К-278. Но при Северном флоте создали пресс-центр, при котором были аккредитованы корреспонденты почти всех центральных и местных газет. Нас, гражданских специалистов, строго-настрого предупредили – с журналистами не общаться! И мы, как последние дураки, ничего журналистам не говорили. А в это время ВМФ поливал нас грязью. Флот – герой на герое. А конструкторы и проектанты поставляют гробовую технику!

Акт нашей секции писали военные, наши предложения и выводы они отмели, от нас же жестко потребовали – подписывайте. Я, Чувакин и Леонов подписывать такой акт отказались. Только при условии изложения нашего особого мнения. Нам, неподписантам, сразу стали показывать, где наше место. После 9 мая непокорную троицу вызвали в Москву и предъявили новый акт. Еще хуже старого. И снова требование – подписывайте! Мы уперлись – подпишем только с изложением особого мнения. Утром 13 мая составили наши особые мнения. У меня там было 28 пунктов. По дороге к Зайцеву купили «Правду». А в ней напечатано постановление ЦК: «В критической ситуации экипаж действовал с предельным мужеством и технически грамотно, ведя борьбу за спасение корабля и приведение его в безопасное состояние». Вот так ЦК КПСС подтвердил и узаконил действия руководства ВМФ по сокрытию истинных причин аварии. Все члены экипажа, погибшие и выжившие, были награждены орденом Красного Знамени. Все стали героями. Это награждение должно было окончательно заткнуть нам глотку. Пришли мы в кабинет к Зайцеву, а он нас ехидно спрашивает:

– Вы и теперь будете писать особое мнение?

Но мы ответили – обязательно будем! Из многих наших пунктов оставили 7 основных. И главный был – при всех условиях «Комсомолец» мог находиться на плаву до прибытия спасателей, если бы экипаж использовал запас воздуха в командирской группе воздуха высокого давления. Но ведь экипаж просто не знал, как это делается. Забили мы этих 7 пунктов, как семь гвоздей, и уехали из Москвы.

И началась в столице подковерная борьба. Подтасовки, подделки. На очередном этапе этого позорища мы втроем обратились с письмом к председателю комиссии Бакланову. После того, как он его прочел, вызвал нас и спросил:

– А вы с этим письмом пойдете до конца или меня бросите?

И мы ответили – пойдем до конца!

Прошло две недели. Тишина. Мы – опять к Бакланову. А он с кислой миной:

– Чего вы от меня хотите? Я же ничего не решаю, я не председатель, я всего лишь сопредседатель.

Оказалось, что Горбачев специально назначал в такие комиссии по несколько сопредседателей, чтобы в любой момент можно было спрятаться за спину другого. Так же было и после Тбилисской трагедии.

Позже я узнал, что Минобороны и Минсудпром договорились: накажем по два человека от каждого ведомства. Мне хотели дать в этом приказе предупреждение. Я уперся – погибло 42 человека, атомная подлодка лежит на дне, какое тут может быть предупреждение? Если виновен – отдавайте под суд. После долгих раздумий Министерство обороны и Минсудпром издали секретный приказ, в котором никого не наказывали.

Только в сентябре 1990 года правительственная комиссия опубликовала свое заключение. В нем были такие обтекаемые фразы, мол, в гибели лодки сказались недостатки отдельных систем корабля и ошибки личного состава. Правду комиссия так и не сказала!

Опальный вице-адмирал

Герой Советского Союза вице-адмирал Евгений Чернов в момент гибели К-278 служил в Военно-морской академии. «Комсомолец» знал досконально, ходил на нем в походы, погружался на глубину в 1000 метров, знал оба экипажа. Потому что командовал первой флотилией, куда входила К-278, до июня 1986 года. Он с группой экспертов академии был допущен к документам правительственной комиссии. Эта группа прочитала и проанализировала сообщения и показания уцелевших членов команды и составила свой анализ катастрофы. Дадим слово самому Чернову:

– В результате анализа мы поняли, что экипаж либо совсем не боролся за живучесть, либо медлил, все время запаздывая. Поэтому авария развивалась, как хотела, трансформируясь из одного вида в другой. Обучены они были так, что сами себя спасти не могли – не только лодку. Через 4 месяца после катастрофы мы поняли – следствие уведено на ложный путь. Все это мы доложили Главкому Чернавину. Мы твердили: нельзя этого скрывать, ведь это же страшное дело. Четвертая лодка выходит в поход с плохо подготовленным экипажем и тонет. Гибнут люди. Виновных нет. Как и причин. Когда-то ведь надо положить этому предел. Он назвал нас злопыхателями. Нашу группу экспертов стали шельмовать, пытаться уволить с флота, косяками пошли коллективные письма. С этим же анализом я был на приеме у Бакланова и Язова. Письма пошли гуще, они были выдержаны в лучших традициях 1937 года. Целые воинские коллективы предавали нас анафеме. Нас хлестали словами, – вы же мертвых обвиняете! А мы все пытались объяснить родственникам: поймите, мы не погибших, принявших лютую смерть, виним, мы истину устанавливаем. Которую тщательно скрывают. Ведь ваших братьев, мужей, сыновей должны были подготовить ко всем неожиданностям, ко всем ЧП.

В газете «Советский моряк» Кронштадта в декабре 91-го года появилась статья «Честь имеем» за подписью Ерофеева и еще трех адмиралов. Авторы обвинили в гибели «Комсомольца» меня. Они утверждали, что я, как председатель госкомиссии по приемке К-278 от промышленности в состав флота, пошел на сделку с совестью. Подписал акт готовности корабля, на котором были многочисленные серьезные недоделки. Кампания эта была спланирована по-военному четко, статью тут же перепечатали в газетах всех четырех флотов. Инициатором компании был Ерофеев. Этого я не выдержал, попал в госпиталь. Чуть не отдал концы. А Ерофеев стал командующим Северным флотом. Только в январе 93-го горсуд Петербурга установил – все, что обо мне было написано в статье «Честь имеем», не соответствует действительности.

Кто может установить истину – по чьей вине погибла уникальная лодка и ее экипаж? Правительственная комиссия ее скрыла. Главная военная прокуратура то приостанавливала следствие, то вновь возобновляла. Месяцами эксперты – офицеры флота игнорировали вызовы в Петербург. Особенно работники Главкомата ВМФ. Старательно «душили» следствие. Особенно преуспел в этом командующий ВМФ Чернавин. Несмотря на обещание Горбачева – держать дело под своим контролем. Потом те же обещания давал Ельцин.

Наконец, следствие было закончено. Выполнены все следственные действия. Установлено, что не конструктивные особенности и системы лодки стали причиной гибели корабля и большей части членов экипажа. А систематические нарушения командованием флота и первой флотилии требований ВМФ по боевой подготовке. Указано, что 28 февраля в море на борту К-278 вышел неподготовленный экипаж, который командование флота не имело права выпускать в поход. В постановлении следователя перечислены все должностные лица, приведшие лодку и ее экипаж к трагическому концу. И Ерофеев, и Шкирятов. И Коляда. И вот тут, когда перед виновниками замаячила скамья подсудимых, в ход пошла версия гибели «Комсомольца» – от «взрывов в корме». Все тот же Коляда в апреле 1989 года говорил правительственной комиссии, что, возможно, это взрывались регенеративные патроны. Их применяют для восстановления нужного содержания кислорода в отсеках. Были только сотрясения лодки. Но не настолько сильные, чтобы разрушить титановый корпус лодки. Теперь спустя 10 лет, со страниц «Морской газеты» Ленинградской морской базы он уверенно рассказывает о мощных взрывах в корме, после которых лодка и пошла на дно. Эту взрывную версию изо всех сил использовал не только Коляда. Цель понятна – раз были взрывы, не исключено, что тут поработали диверсанты. Чтобы установить причину пожара и взрывов, надо поднять лодку с глубины 1655 метров. А по техническим причинам сейчас это сделать невозможно. Они добились своего – опять загнали следствие в угол. В январе прошлого года уголовное дело о катастрофе АПЛ «Комсомолец» было приостановлено.

Где выход? Он есть. Из уголовного дела о причинах и обстоятельствах гибели «Комсомольца» выделить в отдельное производство уголовное дело по статье 293 УК (халатность) в отношении всех начальников, перечисленных в постановлении следствия.

Катастрофа «Комсомольца» – это катастрофа века. И фальсификация века.

С чего же начать возрождение российского флота? Не скажут о гибели К-278 правды – не будет возрождения. На лжи – ничего не выстроить. Не получится.

«Выдайте справку»

– Товарищ адмирал, выдайте справку, что мой сын Анатолий Испенков погиб на «Комсомольце», – просила седая женщина. – Я сама из Белоруссии, мне там никто не верит. После смерти сына выдали бумажку, что Толя в море утонул. А товарищи говорят – в отсеке остался.

– Нам всем такие справки нужны, – встала вдова капитана III ранга Юрия Максимчука. – Нет у меня ни одного документа, что Юра служил на «Комсомольце». Будто и не было такой лодки в его судьбе. Дочь наша растет. Будут внуки. Нужна память.

Заместитель Главнокомандующего ВМФ России Игорь Касатонов пообещал:

– Вернусь в Москву, обязательно займусь этой проблемой, чтобы документы обладали юридической силой.

8 апреля родственники погибших на К-278 приехали в Военно-морской институт (бывшее училище имени Фрунзе). Чтобы донести свои просьбы и мольбы до высоких начальников. На встречу с ними прибыли адмирал Касатонов, вице-губернатор Петербурга Вячеслав Щербаков, руководители комитетов здравоохранения и социального обеспечения.

– Я заверяю вас от имени администрации города, что мы будем делать все возможное, чтобы чуть-чуть облегчить ваше положение, – заявил Щербаков. – И здравоохранение и социальная защита, оба комитета всегда откликнутся на ваши просьбы.

Что ж, дай-то бог, чтобы слова не оказались брошенными на ветер. Пока мы видели обратное. На Северном флоте за 10 лет сумели настолько отгородиться от трагедии, что растеряли адреса всех, кто ушел в тот последний поход. На кого надеяться престарелым родителям Юрия Максимчука? Они живут не в Питере. И даже не в России. А на Украине. И по десять месяцев не получают пенсии за погибшего сына. Та же проблема у мамы Анатолия Испенкова. Многие из таких горемык, потерявшие в катастрофе кормильцев, даже не смогли приехать на скорбную годовщину. Дорога из бывших республик СССР не по карману.

Да и этой встречи в стенах прославленного училища могло бы не быть, если бы не «Благотворительное общество памяти АПЛ «Комсомолец». Семь лет назад оно возникло в Петербурге. Семь лет снимает головную боль Главкомата ВМФ, помогая родственникам погибших на К-278. Сейчас стараются помогать и семьям других подводников, погибших во время «холодной войны». Семь лет благотворительное общество возглавляет вице-адмирал Евгений Чернов. Ни сам, ни помощники за свою работу не получают ни копейки. Все – на общественных началах. На встрече Евгений Чернов попросил высокого гостя:

– Дайте возможность заниматься благотворительными акциями. Так всегда на Руси велось – пускали шапку по кругу. На эти деньги и семьям погибших помогали, и памятники строили, и часовни. Пустим мы бескозырку по кругу: адмирал 100 рублей положит, капитан-лейтенант – 50, курсант – 5. И знать будут – если и с ними беда приключится, родственников без помощи не оставят. Мы за каждый рубль отчитаемся.

Адмирал Касатонов отмолчался.

И был еще один пронзительный эпизод во время этой встречи. Напротив меня за столом сидела женщина в черном вдовьем платье. Рядом с ней двое мальчишек. Одному лет шестнадцать, второму поменьше. Оба белобрысые, похожие на маму. Зычным командирским голосом Касатонов спросил:

– Скажите, а чего хотят вот эти мальчишки? Не стесняйтесь, поднимитесь и скажите.

За сыновей ответила мать:

– Это дети капитан-лейтенанта Михаила Смирнова. Ничего особенного они не хотят, я обеспечиваю семью, работаю учительницей. Трудности у нас, как у всех. Пенсию за мужа получаю такую же, как все – 384 рубля.

Она села, закусив губу. Старший сын не смог удержать слез. Младший крепился. А может, не помнил совсем отца, ушедшего в последний поход десять лет назад. И еще – старший сын капитан-лейтенанта Смирнова собирается поступать в училище подводного плавания.

«Сережа был светлым человеком»

– Когда сын решил стать подводником, я стала его отговаривать – ты же у нас один, это такая опасная профессия, – рассказывает Роза Маркова. – А он мне: «Мама, кто-то должен там служить. Кто-то должен брать на себя эту опасность». Он был просто влюблен в эту К-278. Мне сказал, что подождет с женитьбой года три, чтобы полностью посвятить себя профессии. А потом в письме писал: «Я с огромным желанием отдаю себя своему любимому делу. Хватило бы сил, а желания не убудет». Сережа был очень талантливым, писал такие хорошие стихи.

Я знаю, чувствую, что во время гибели лодки было все. Но я также знаю, что Сережа никогда бы не залез на плот, если бы хоть одному человеку из команды не было места. Он, плавая в ледяной воде рядом с плотом, находил в себе мужество, чтобы шутить. Полтора часа подбадривал товарищей. Замерз, умер от переохлаждения. Мы воспитали таких сыновей… Они свой долг до конца выполнили. Поэтому так больно от равнодушия властей. Помню, приехала к Главкому Чернавину, просить помочь престарелым родственникам погибших. А он мне ответил: «Я не буду заниматься этими проблемами, обращайтесь в Комитет солдатских матерей». Я обратилась за помощью и туда, и к Гайдару, и к Ельцину.

Еще одна наша боль – расследование причин аварии. Ну сколько же будет длиться эта мука? Нам нужно узнать, почему погибли наши дети. Я на всю жизнь запомнила, как мы, родственники погибших, приехали в Североморск на встречу с Баклановым, Чернавиным. Мы спрашивали – как вы можете отправлять подводные лодки в походы, если спасательных средств у вас нет? Вразумительного ответа мы не услышали. Был и вопрос: почему командиры К-278 вовремя не дали SOS? И адмирал Чернавин ответил: «Но ведь это такая лодка!». Вот и разгадка трагедии – их не жизнь людей волновала. Они за лодку тряслись!

Непотопляемые

На дне Норвежского моря лежит безжизненная махина «Комсомольца». И каждое лето приходят к нему экспедиции, пожирающие многие миллионы рублей. Ученые, в погонах и без, старательно замеряют уровни радиации. Спускают батискафы. Пытаются закрыть отверстия в корпусе лодки суперсовременными пластмассами. Работают над прогнозами – когда прохудится реактор, насколько далеко распространятся радионуклиды, а в их числе будет и самый опасный – плутоний-239. За какое время две пятикилограммовые боеголовки из того же плутония смогут отравить дно вокруг «Комсомольца», куда этот плутоний вынесет мощными придонными течениями. На чьих прилавках окажется «плутониевая» рыба?

И каждую весну 7 апреля по многим городам и весям бывшей империи СССР родственники погибших на «Комсомольце» вспоминают тот страшный день, поминают своих братьев, мужей, сыновей.

А командиры, пославшие «Комсомолец» и его команду на смерть, угрызений совести не чувствуют. Вот только с командующим Северным флотом Ерофеевым, пославшим К-278 в гибельный поход, небольшая неприятность случилась. Едва собрался он пересесть в кресло заместителя Главкома флота России, как был уличен в квартирных и денежных махинациях. Возбуждено уголовное дело по статье 285 часть I УК РФ (злоупотребление должностными полномочиями). Ерофееву грозило 4 года лишения свободы. Непотопляемый адмирал виновным себя не признал, хотя ущерб в несколько миллионов рублей сразу же возместил. А тут и амнистия подоспела, спасла от суда. Ерофеев бы и дальше командовал самым мощным, самым грозным флотом России. Но вскорости его сняли. Не за то, что виноват в катастрофах двух субмарин. Не за то, что при этом 58 человек погибло лютой смертью. А по состоянию здоровья.

Сколько же еще катастроф должно случиться, сколько субмарин должно пойти на дно, чтобы в Военно-морском флоте России рухнула система лжи и обмана? Сколько еще раз должен прозвучать реквием по погибшим?

***

Все сильнее, все горше тянет с Балкан порохом, и с отцовской, неизбывной тоской смотришь на детей своих: я-то успел пожить, сад посадил, дом построил, а вот их-то жалко. Их, не поживших, не отлюбивших, за что в военное пекло? У дочери в глазах плещется тревога. Сына уже теребят повестками из военкомата. Родина-мать зовет под свои знамена.

А на экране телевизора заплаканные лица беженцев, взрывы и пожары. Думцы восторженно голосуют за союз с Югославией. Лебедь замогильным басом требует поставить братьям-славянам ракетные комплексы С-300. Клокочут наши ястребы в Генштабе. Из Пентагона им отвечают американские. Ну, эти живут по присловью: кому война – беда, кому – мать родна. Но весь народ, простой народ рвется в бой: старые и молодые – в трамваях, очередях, банях и застольях, то и дело: надо послать войска на помощь Милошевичу, дать отлуп НАТО!

А в лесах и болотах желтеют, лежат не погребенными кости наших солдат Второй мировой. В рефрижераторах, стоящих в Ростове, обросли инеем сотни изувеченных трупов, брошенных Грачевым и Ельциным в пекло Чечни. И даже поседевшие от горя родители не могут опознать своих кровинушек. Маются в госпиталях перед новыми, какими уж по счету, операциями инвалиды – «афганцы» и «чеченцы». Их братья по оружию, надев ордена, томятся в очередях перед дверями с табличкой «Просим не беспокоить». И мордатые чиновники, бывшие мальчонки из райкомов комсомола, бросают им в лицо: «А я тебя туда не посылал!».