Доктор явно нашел во мне благодарного слушателя: он говорил, не переставая, вот уже около часа. Я молча внимал, ибо слушать – часть моей профессии.

— Белый дедушка, — убеждал меня Анатолий Лукьянец, начальник медицинской службы береговой технической базы (БТБ), — существует реально. Он приходит на эту территорию. Я видел его следы…

Анатолий Иванович – человек в тех краях известный. Он, говорят, член общества уфологов. Летающими тарелками, правда, сейчас мало кого удивишь. Вот и я в своих расспросах больше налегал на состояние окружающей среды на территории БТБ, или, как называют ее местные жители, могильника радиоактивных отходов. И тогда доктор показал мне письмо, адресованное не какому-нибудь уфологу, а самому президенту РСФСР товарищу Ельцину. Командир базы капитан 2 ранга Иосиф Шустер в том далеком 1992 году писал: «Береговая техническая база по перезарядке реакторов атомных подводных лодок Тихоокеанского флота функционирует с 1961 года. Это – одна из немногих частей Вооруженных Сил, где личный состав непосредственно работает с радиоактивными веществами высокой активности в открытом виде…».

Говорят, письмецо таки попало Ельцину в руки. А только проку в том никакого не было.

С тех пор я неоднократно бывал на БТБ. Даже книгу хотел написать о радиоактивных проблемах флота. Даже схему радиационно-опасных объектов БТБ пытался нарисовать. Даже в тюрьме успел отсидеть за свой журналистский интерес к этой теме.

И вот как-то недавно встретились мы с Лукьянцом. В суде, разумеется, где я числюсь «штатным» подсудимым, а Лукьянец и еще полсотни офицеров ТОФ – перманентными свидетелями. Поговорили о моих «шпионских» делах, завели речь о базе. «Ничего там, по большому счету, не изменилось, — сказал Анатолий Иванович, — хранилища в том же безобразном состоянии. Может, подвижки будут в связи с передачей БТБ под Минатом…»

Что же должно было измениться на БТБ? В далеком 1992 году мне было известно, что за 30 лет своей эксплуатации технические сооружения, системы, коммуникации и оборудование базы капитальному ремонту, модернизации не подвергались. Значительная часть систем, обеспечивающих радиационную безопасность, неисправна, а ремонт силами личного состава невозможен. На то время экологическую опасность представляли: сооружение № 7 – полностью загруженный могильник для высокорадиоактивных твердых отходов (ТРО); сооружение № 30 – хранилище для временного хранения отработавших тепловыделяющих сборок – высокоактивных источников излучения; сооружения № 2-3 – емкости для жидких радиоактивных отходов (ЖРО); могильники траншейного типа. Заполненные радиоактивным грунтом, асфальтом, бетонными конструкциями с судоремонтного завода в бухте Чажма при работах по ликвидации последствий аварии 1985 года, когда на одной из атомных подлодок (АПЛ) произошел тепловой взрыв реактора, и десять человек погибли.

В письме Ельцину сообщалось, что с 1985 года на технической территории базы происходят утечки ЖРО и вымывание радиоактивных веществ из могильников, в результате чего часть земли и акватории бухты Сысоева и залива Стрелок загрязнены: от 2 до 1000 раз выше фоновых значений. Технология производства работ по утилизации и захоронению ТРО устарела и за 30 лет не менялась. ТРО захораниваются в лучшем случае в металлических, из обычной листовой стали, контейнерах, подвергающихся коррозии. Зачастую ТРО малой и средней активности хоронятся просто навалом. Работы производятся вручную с непосредственным контактом работающих с радиоактивными веществами. Системы автоматизации работ отсутствуют. ЖРО в то время сливали в Японское море.

Автор письма сильно надеялся, что проблемы станут известны в правительстве России. Поэтому и напоминал о существовании постановления съезда народных депутатов «О разработке Государственной программы по обращению с радиоактивными отходами и отработавшими ядерными материалами, их утилизации, захоронению и неотложных мерах по оздоровлению радиоэкологической обстановки на территории РСФСР».

Несмотря на то, что проблема обращения с радиоактивными отходами (РАО) считалась задачей особой государственной важности, продолжалось строительство новых технических сооружений по несовершенным проектам, упрощенной технологической схеме, с низким строительным качеством. При проектировании в первую очередь учитывались финансовые показатели, а не совершенствование технологий утилизации и захоронения ТРО.

Отмечалось также и обострение социальных вопросов. Офицеры, на подготовку которых для работы в качестве перегрузчиков реакторов, специалистов физических измерений и пуска реакторов, специалистов службы радиационной безопасности уходило полтора-два года, включая обучение в учебных центрах, в Институте атомной энергетики имени И.В.Курчатова, покидали часть из-за низкой заработной платы, отсутствия достаточных льгот, плохих бытовых условий. Личный состав срочной службы находился в еще более худшем положении. Я сам видел эти условия: казарма с койками в два-три яруса, скученность в умывальнике, отсутствие мест отдыха, символическое денежное содержание, отсутствие спецпайка и прочее. При этом молодые ребята работали на открытом реакторе, на хранилищах высокоактивных источников ионизирующих излучений, на могильниках с РАО.

Через несколько лет после первой поездки на БТБ я познакомился с приказами командующего ТОФ о формировании списков участников ликвидации ядерных и радиационных аварий, ветеранов подразделений особого риска. Тех матросов и старшин, с которыми я познакомился на БТБ, в этих списках не было. Мне до сих пор интересно, где и как сейчас живут матросы Холодилин, Павлов и Радченко, принимавшие участие в ликвидации последствий аварийной ситуации на БТБ, когда со штатных цепных подвесок оборвались чехлы с отработанными ядерными сборками. Зато в приказах я видел кого угодно, даже жен некоторых флотских начальников. За «ветеранш» подразделений особого риска я, впрочем, спокоен.



Челобитная президенту заканчивалась следующими словами: «Наши многочисленные обращения в различные вышестоящие инстанции… о все более ухудшающейся радиационной обстановке в части, о расширении зон загрязнения внешней среды заметных результатов не приносят, что и заставило нас обратиться к Вам с надеждой на то, что нездоровая экологическая, социально-психологическая обстановка в части наконец-то найдет свое разрешение, что проблема утилизации и захоронения высокорадиоактивных веществ на территории части станет действительно проблемой государственной, национальной важности…»

Иосиф Михайлович, говорят, давненько уже поживает в Израиле. Почти все офицеры, с которыми мне приходилось общаться на БТБ, уже уволились в запас. Некоторые, правда, остались. К примеру, нынешний командир БТБ Николай Олару. Допрошенный в суде в качестве свидетеля по «моему» делу он сказал, что «в экологической безопасности» на базе произошли изменения в лучшую сторону. При этом упомянул американцев, на чьи деньги на БТБ выстроена система физической защиты ядерных материалов.

Еще одним допрошенным оказался бывший заместитель командующего ТОФ, а ныне директор унитарного предприятия «ДальРАО» Николай Лысенко. Именно «ДальРАО», входящее в систему Миатома, подчинены теперь все радиационно-опасные объекты Тихоокеанского флота, в том числе и береговая техническая база. Николай Иванович в судебном заседании был прям, как выстрел из ружья. Он сказал, что является категорическим противником публикаций на экологические темы. «Если бы поменьше было рассуждений в прессе, мы, как и раньше, сливали бы ЖРО в море…», — подытожил он.

Другие допрошенные свидетели были менее категоричны в своих утверждениях относительно улучшения обстановки на БТБ. Например, офицеры технического управления ТОФ Владимир Голуба, Игорь Догадько, Владимир Панков.

В 1994 году появился доклад координатора «Гринпис» Джошуа Хэндлера «Проблемы Тихоокеанского флота: радиоактивные отходы, утилизация атомных подводных лодок, аварийность АПЛ, безопасность ядерного топлива». Этим ОТКРЫТЫМ докладом пользуется весь военно-морской флот России. Правда, при этом флот делает вид, что самого доклада как бы и не существует вовсе. Причина такого двуличия проста: флот боится эфэсбэшников, представленных в вооруженных силах РФ так называемыми восьмыми отделами и управлениями, которые считают доклад секретным, а Джошуа Хэндлера – американским шпионом.

Впрочем, оставим ФСБ с его маниакальной любовью к шпионам и вернемся на БТБ 1994 года.

В докладе подробно описаны все основные сооружения базы. Сказано, к примеру, что сооружение №7 – старый могильник и источник утечек радиоактивности. В этом могильнике находятся поврежденные топливные сборки, которые не могут быть помещены в транспортные контейнеры ТУК-18 и отправлены на хранение в Красноярск или Челябинск. Специалисты воинской части осуществляют контроль радиационной обстановки на почве. Но комплексное обследование, например, взятие проб грунта на глубине, не входит в их обязанность, и поэтому, если такие меры принимаются, то только по их инициативе.

Массовый выход радиоактивности через крышу этого могильника был выявлен в 1986, в 1990 годах.

О неблагоприятной обстановке в районе сооружения № 7 в настоящее время говорили многие участники судебного процесса. К сожалению, иных официальных источников информации о радиационной обстановке на БТБ на сегодняшний день нет. А ведь проблем на ТОФ помимо БТБ немало. К примеру, аварийные сборки на плавучих мастерских. Или взять реакторы на надводных кораблях – большом разведывательном «Урал» и ракетном крейсере «Адмирал Лазарев» (бывший «Фрунзе»): их тоже нужно будет утилизировать.

Остроту проблем, конечно же, сняли введенные недавно в строй на заводе «Звезда» плавучий завод по переработке ЖРО и комплекс по разделке АПЛ. Первый, кстати, построен на японские деньги, второй – на американские. Ура-патриоты вкупе с ненормальными чекистами почему-то забывают об этом, когда кричат о «происках вероятного противника» в лице Японии и США.

Нет необходимости пересказывать доклад Хэндлера: его можно взять в библиотеке и почитать. Интересно другое: почему нас, русских, мало заботят наши же радиоактивные проблемы? В лучшем случае о них можно прочитать в малотиражных специальных изданиях, вроде журнала «Атомная энергия» (где, кстати, так называемые секреты, инкриминируемые мне, расписаны вдоль и поперек).

На судебных заседаниях выяснилось, что военные хорошо знают о проблемах с РАО. Об этом свидетельствуют многочисленные справки-доклады, подшитые в несекретное делопроизводство того же технического управления ТОФ. Справки пишутся уже по шаблону: меняются даты и годы, некоторые цифры, а текст остается прежним. Действительно, зачем выдумывать новое, если о старом все знают, а проблем меньше не становится? До кого докричаться, чтобы начали выполняться уже существующие программы – региональные, федеральные? Скольких еще журналистов надо посадить в тюрьму, чтобы проблемы радиационной безопасности регионы приобрели государственный масштаб?

Риторические, похоже, вопросы.

Хотя, когда речь идет о безопасности жизни людей в регионе, на мой взгляд, ответы на вопросы должны быть. Поэтому я в течение недели пытался созвониться с директором унитарного предприятия «Дальрао», бывшим заместителем командующего ТОФ вице-адмиралом запаса Николаем Лысенко. Наконец, удалось связаться. Николай Иванович сказал следующее: «Никаких интервью давать не буду. С вами опасно говорить. А что вы представляете? «Новую газету»? Это которая в Москве? А что конкретно интересует? Береговая техническая база? Сейчас работают по нашему заданию минатомовские институты, вот когда закончат работу, все обследуют, тогда мы соберем пресс-конференцию и расскажем. Когда? Позвоните в конце года».

Словом, ушел Николай Лысенко от ответа. Отказался он также комментировать отчет Государственного морского проектного института, который уже обследовал объекты на БТБ и пришел к выводу об их неблагополучном состоянии.

По-моему, руководство «Дальрао» в лице Лысенко снова пытается скрыть информацию об экологически опасных объектах: ему так привычнее. Да и союзники у него в этом деле наверняка есть: не зря же Николай Иванович в конце разговора изрек: «С вами свяжись, так потом по допросам затаскают».

Не знаю, как насчет допросов, а вопросы пока остаются открытыми.